© Анисимцев Н.В., 2021
В обществе периодически возобновляются и продолжаются дискуссии о смысле и результатах внедрения системы Единых Государственных Экзаменов (ЕГЭ).
Вот, к примеру, одно из выступлений: «Россияне зачастую не понимают главную задачу ЕГЭ − борьбу с неравенством, когда высшее образование доступно только для богатых…. А главное, пожалуй, это фактор коррупции, поскольку в системе ЕГЭ деньги не играют никакой роли. … ЕГЭ — это то принудительное выравнивание, которым система дает ответ на социальное неравенство…. Главное при этом — не жертвовать качеством образования, но систематизированных свидетельств того, что это качество действительно ухудшается, повторимся, нет, …».
И у меня возникло желание поделится своим опытом на эту тему. Представлюсь. Я провел достаточно много лет жизни в университетской и научно-исследовательской среде и в качестве студента, и преподавателя, и ученого-исследователя, и стажера, как в нашей стране, так и за рубежом. Думаю, мой опыт достоин внимания.
В частности, я достаточно много сдавал экзаменов по старой советской системе еще в советское время, а потом уже в пост-перестроечное время учился в иностранном университете на платных языковых курсах, где и практически познакомился с системой ЕГЭ.
Система ЕГЭ родилась и функционирует в перекрестье сложной совокупности ряда процессов – и собственно образовательных, и социальных.
Прежде всего, рассмотрим ЕГЭ как технологию в сфере образования, экзаменационную систему.
Проще всего понять различия экзаменационных систем, особенности ЕГЭ на практическом примере. Итак, Вы сдаете, к примеру, химию.
И вот Вы на экзамене по старой советской системе (назову её «ССС»). Экзаменатор спрашивает: «Назовите/напишите мне формулу медного купороса». Но Вы, оказывается, не можете её вспомнить. Экзаменатор объявляет вам: «Неудовлетворительно! Вы не сдали экзамен. Ступайте, поготовьтесь ещё и через годик приходите к нам снова».
А теперь, представьте, что Вы на экзамене по системе ЕГЭ. Вопрос тот же: «Какова формула медного купороса?». Но тут вы должны лишь выбрать правильный ответ из четырех предложенных вам вариантов. Вариант первый – 1) H2O; 2) Второй: a2 + b2 = c2 ; 3) CuSO4; 4): H₂SO₄. Если вы хоть чуть-чуть постараетесь, то сможете вспомнить, что в школе медь называли «купрум», поэтому она обозначалась буквами Cu, а здесь Cu присутствует в третьем варианте ответа, значит («элементарно, Ватсон!») – третий вариант ответа и есть медный купорос! Экзаментор вас тепло поздравляет: «Вы успешно выдержали экзамен, и приняты в университет. Главное, не забудьте зайти в кассу и оплатить вашу будущую учебу!».
Разница двух систем очевидна. ССС – это экзамен «по гамбургскому счету», никаких поблажек, скидок, подсказок, здесь результат всегда очень четкий – либо знаешь, либо нет. А ЕГЭ – это экзамен «со шпорами», с подсказкой.
Рассуждая более обобщенно, экзамен ССС призван выявить уровень АКТИВНЫХ знаний и умений, а ЕГЭ раскрывает уровень ПАССИВНЫХ знаний.
Разница активных и пассивных знаний особенно хорошо заметна мне в сфере иностранных языков: многие способны глядя на иностранный текст понять его смысл, догадаться о чем-то, но намного меньше людей способны грамотно перевести фразу с родного на иностранный язык, устно общаться с носителями иностранного языка. Активное знание предполагает и отличную богатую словарную память, и владение правилами грамматики и умение строить предложения, и произносительные навыки и понимание на слух, и, наконец, способность работать в должном темпе, «на вскидку».
Понятно, что активные знания и пассивные – это два очень разных уровня способностей, знаний и умений, одно подразумевает знания высшие, максимальные («элитные»), другое – знания минимальные (часто просто способность хотя бы понимать, о чем идет речь).
Экзамены с подсказками – это всегда пассивные знания, предполагающие всего лишь способность распознать и выбрать нужное из предложенного. В этом и есть главная особенность ЕГЭ.
Я далек от стремления к огульному отрицанию, принижению значения системы ЕГЭ: просто всякой вещи должно быть назначено её законное место.
Если вглядеться, вдуматься в данную систему поглубже, то понятно, что на самом деле система ЕГЭ не слишком нова для нашей страны, под другим названием она, или её подобие, функционировала и в советский период.
И в советский период уровень требований к знаниям был дифференцированным. С одной стороны, у нас было «Высшее образование». «Высший» — прилагательное в превосходной степени, оно обозначало элиту в соответствующей сфере деятельности.
Но «элитарность» была востребована не всегда. К примеру, студенты математического факультета сдают экзамен по специальным дисциплинам (математика, механика), и там они должны выкладываться по максимуму. Но кроме того у них есть и общеобразовательные предметы (русский язык, какая-нибудь история- философия…). И ведь нельзя же допустить, чтобы способного математика лишили стипендии или даже отчислили из университета из-за того, что он малограмотно пишет, или путает Гегеля с Гоголем, а Бебеля с Бабелем. Вот для этого и существовали ЗАЧЕТЫ! Прежде чем начнется экзаменационная сессия, студент должен был сдать серию зачетных предметов. На экзаменах выставлялись оценки, а в «зачетную сессию» оценок не ставили, достаточно было продемонстрировать самый минимальный уровень знаний и вы получали отметку «зачет» и с ним право идти сдавать экзамены. Вот эти зачетные испытания и представляли собой советского предшественника ЕГЭ.
Одно из главных заблуждений в применении ЕГЭ сегодня – это то, что систему применяют не по назначению. Экзамен должен выявлять высший уровень знаний, а ЕГЭ должен тестировать нижнюю планку знаний. У нас же теперь ЕГЭ повсеместно используют как экзамен (для ВЫСШЕГО образования).
Попутно заметим, ЕГЭ можно в отдельных случаях применять и именно как вступительный экзамен – там, где наблюдается явный недобор абитуриентов. Дело в том, что на экзамене ЕГЭ вообще не возможно «провалиться», «не сдать». «Неуда» в принципе быть не может. На ЕГЭ можно придти вообще не готовым (сужу по своему опыту). Вопросов много (сотня или больше), хоть какие-то ответы, даже отвечая совершенно наобум, вы правильно угадаете («попадете пальцем в небо»), и получите итог – может, 80% правильно, или 50%, или даже только 30%. То есть, при любом результате – результат не нолевой, и можно засчитать, что экзамен сдан. Далее, уже приемная комиссия решит, судя по общим результатам всех экзаменуемых, где установить уровень проходного бала. И если у них недобор студентов, и им нужны деньги, то вы экзамен «сдали». ЕГЭ просто маскирует отсутствие жесткого «гамбургского счета», строгих и четких критериев, как начальству угодно – так и решат.
С учетом сказанного, оценивая систему ЕГЭ чисто как технологию образовательную, полагаю, что она имеет право на существование. Но сфера применения её должна быть ограничена. Она может применяться только там, где требуется выявить и установить нижнюю границу знаний экзаменуемого. И оценка там одна – «зачет». Но она должна быть исключена там, где требуется выявить высший уровень знаний экзаменуемых. В системе же выявления «высших» знаний экзамены должны проводиться ВУЗовским экзаменатором, идивидуально и очно, и по «гамбургскому счету», без подсказок и скидок. А нынешние состязания, кто больше баллов набрал на экзамене ЕГЭ, – это бессмыслица и манипуляции.
В чем же , теперь, социальный смысл этой системы, для чего ССС экзамен заменили на систему ЕГЭ? Очевидно, что реформа многократно снизила критерии, предъявляемые к знаниям и умениям абитуриентов и студентов. При нынешней системе теперь в университеты могут поступать люди, которые в советское время ну никак бы не смогли пройти экзаменационное сито. Кстати, за рубежом теперь благодаря этой же системе в университеты поступает после школы порядка 50% молодежи.
В нашей стране в дополнение к снижению образовательных критериев отменены и другие прежние «барьеры», например, критерий политического отбора. Так, например, в 1960-х годах было невозможно поступать в МГИМО (институт международных отношений) напрямую, основываясь лишь на успешных оценках в школьном аттестате. Абитуриент МГИМО должен был представить также характеристику-рекомендацию от Райкома партии, или от Обкома комсомола, в случае поступления прямо после службы в армии – характеристику от политработника штаба дивизии. То есть, абитуриент, готовящийся к работе на международной арене, должен был смолоду продемонстрировать отличную успеваемость, благодаря активной общественной работе — свою гражданскую позицию и политический потенциал, достойный моральный облик, в военных ВУЗах – и высокую физическую форму. Теперь этого нет: заплатил деньги (родительские) – и любой может учиться где угодно.
Благодаря снижению критериев происходит «омассовление высшего образования», вовлечение широких масс молодежи в коммерческие отношения с целью или даже просто под предлогом получения высшего образования. Теперь высшее образование стало сферой большого бизнеса, отношений купли – продажи.
Но хорошо ли это? Само понятие «ВЫСШЕЕ образование» напоминает, что «высший» — это прилагательное в превосходной степени, оно наводит на мысль, что изначальный смысл ВУЗовского образования заключался именно в выявлении, отборе и обучении будущей профессиональной элиты. Но сколько этой элиты реально нужно обществу?
По моим (субъективным) оценкам, реальная потребность в элите не так уж велика. Если под «элитой» подразумевать людей, освобожденных от непосредственного участия в реальном производстве, от рутинной исполнительской работы для того, чтобы заниматься духовным производством (в сфере знаний или практических искусств), творческим трудом, то в нормальном обществе элита составляет примерно 7% от численности населения. 5% численности – это очень здоровая, чистая элита. 10% — это уже загнивающая, зараженная паразитизмом элита. Сама природа человека и общества естественным образом задает подобные пропорции.
Некоторые сторонники-пропагандисты ЕГЭ утверждают, что через ЕГЭ отменяется и преодолевается «элитарный характер» высшего образования. Но на самом деле общественная иерархия в сфере образования и культуры не отменяется подобным образом, а лишь видоизменяется. На место элиты интеллектуальной и гражданско-политической приходит «элита» денежная, утверждается иерархия денег (заработанных, к тому же, родителями).
Высшее образование теряет свою изначальную функцию и превращается в сферу весьма мутного бизнеса.
Таким образом, ЕГЭ-изация экзаменационной системы обусловлена политикой омассовления высшего образования и максимального расширения в этой сфере денежных рыночных отношений.
В основе подобного политического курса лежит священная догма российского либерализма, проповедующая: Свободный рынок неизбежно ведет к наращиванию предложения товаров и услуг и усилению конкуренции, и благодаря этому растущему предложению и конкуренции неизбежно снижаются цены и улучшается качество товаров.
Но, прежде чем говорить о социальном контексте функционирования ЕГЭ, необходимо присмотреться внимательнее к догме о всеблагости свободного рынка.
Система образования функционирует в контексте рынка труда. Мелкое частное предпринимательство тоже можно рассматривать как часть рынка труда. И здесь важно рассмотреть, как свобода выхода на рынок труда влияет на рынок производства товаров и услуг.
Я столкнулся с этими проблемами, изучая правовую теорию развитых стран, тему организации общественного обслуживания.
Итак, пример. В одном городе мелкий частный предприниматель осуществляет на собственном автобусе перевозку граждан. Каждый день он выходит на свой маршрут – утром он забирает граждан в пригороде и везет в город на работу. Для упрощения понимания вопроса, мы берем упрощенную арифметику. Пусть в автобусе 100 пассажирских мест, стоимость одного места – 100 грошей, в итоге за рейс водитель зарабатывает 10 тысяч грошей. Деятельность его регулируется/лицензируется муниципалитетом. Без разрешения муниципалитета нельзя не выйти на работу перевозчика, ни отказаться от неё. Из доходов водитель-перевозчик компенсирует горючее, амортизацию, платит налоги и получает свою прибыль.
Но представим, что ситуация однажды изменилась, регулирование отменили. И вот на маршрут самочинно выходит другой водитель, конкурент. Однако, ведь пассажиров-жителей пригорода больше не стало. Теперь они расселись (с комфортом) в два автобуса, в каждый – по 50 человек. В итоге, первый и второй водители заработали за рейс по 5 тысяч грошей. В результате, прежний водитель обнаруживает, что он теперь в убытке: ведь его расходы не стали меньше – бензин, амортизация, личные расходы (жильё, питание, и прочее), но 5 тысяч грошей ему не достаточно. Поэтому он вынужден поднять цену на билет – теперь билет стоит не 100 грошей, а 200 грошей, чтобы получить прежний доход 10 тысяч. А чтобы объяснить своим пассажирам факт повышения оплаты он поведал им о возросшем «качестве» обслуживания – ведь теперь они едут в просторной обстановке, всего 50 человек в салоне.
И это еще не все неприятности нерегулируемого рынка. В норме при регулировании рынка перевозчик не имеет права не выйти на линию, и гражданам гарантируется, что они смогут своевременно прибыть на работу. Но при отсутствии регулирования, водитель может и не выйти на линию: может, он приболел, или нашел временную подработку с лучшей оплатой, или просто разорился и закрыл свой маленький бизнес. И сотня человек в этот день не смогла своевременно добраться на работу.
При наличии регулирования перевозчик не может прекратить работу в одностороннем порядке без согласования с муниципалитетом. Но и другой претендент не имеет права самочинно выйти на линию и мешать работе лицензированного перевозчика.
Как можно догадаться, свобода рынка и увеличение предложения товаров могут снижать цену только до определенного уровня – до насыщения рынка, до равновесия предложения и спроса. Но когда этот рубеж пройден дальнейший рост предложения начинает толкать цены вверх, участники рынка, борясь за выживание, не могут не поднимать цены. Заодно они навязывают гражданам бессмысленное «повышение качества» («брэнды»). В итоге, свобода рынка, отсутствие регулирования могут действовать и разрушительно – сегодня одни цены, завтра они прыгнули вверх, то перевозчиков много, то ни одного, и до работы не доберёшься. И мы здесь даже не станем упоминать и рассматривать проблемы, порождаемые массовой трудовой иммиграцией, ограничимся лишь свободой перемещения внутренних трудовых ресурсов. Мораль – чтобы рынок не стал разрушительной силой, он нуждается в регулировании.
Во избежание подобных негативных эффектов муниципалитет должен, разрабатывать политику регулирования, опираясь на науку. Ситуацию в городе и микрорайонах должны обследовать социологи, экономисты и предлагать научно обоснованные рекомендации – сколько району нужно торговых точек, линий транспорта, медицинского сервиса, каковы оптимальные рекомендуемые цены, и прочее. Избыточные заведения должны лишаться лицензий, а также и те предприниматели, которые завышают цены против оптимальных, или оказывают некачественные услуги, предлагают некачественные товары. (Разумеется, политика регулирования рынка создает не мало возможностей для коррупции и чиновничьего волюнтаризма, но это уже другая проблема, решить её не трудно там, где власти имеют разум и политическую волю и руководствуются интересами граждан. Санкционированная провокация, «контрольная закупка» вполне могут решить проблемы, и придумывать для этого громоздкие системы вроде ЕГЭ не требуется.)
Таким образом, необходимо признать, что свободный неограничиваемый рынок труда (включая мелкое предпринимательство) не является сам по себе благом: он может быть разрушительным. Наблюдающийся в России постоянный рост цен порождается вопреки либеральным мифам именно свободой рынка и неограничиваемой конкуренцией. Но рынок нуждается в регулировании, при условии, что регулирование опирается на грамотные научно-обоснованные расчеты, а поползновения к коррупции своевременно и эффективно выявляются и пресекаются.
Негативные эффекты, присущие нерегулируемому рынку труда, проявляются и в сфере подготовки кадров и её воздействия на рынок труда.
Ещё пример из личного житейского опыта, касающийся кадров стоматологии.
Как-то я сильно простудил ноги, и воспалилось два зуба. Пошел к врачу. Приятная молодая девушка быстро и хорошо депульпировала и залечила зуб. А осмотрев другой зуб, объявила: «Это корневой кариес. Только удалять!». Мне было жалко зуба, я вспомнил, что у меня был знакомый очень хороший врач-стоматолог, женщина в возрасте, «заслуженный врач РФ». И я решил, нужно прежде показаться ей и пусть будет, как она решит. Я разыскал её, у неё теперь был новый офис, заметно более скромный и дешевый. Она посмотрела мой зуб и объявила: «Действительно! Корневой кариес. Но я могу его вылечить».
И вылечила. Взяла не на много дороже. Если память не изменяет, у той девицы было уплачено порядка 100 долларов, а эта мастер взяла что-то вроде 130-150 долларов. Я, очень довольный, рассказал ей свою историю, и удивленно спросил: «А почему так? Другие отказались, а вы вылечили. В чем дело-то?». Разговорились.
И она мне поведала интересные вещи. Та девушка-стоматолог −, сказала она , — явно не врач. Сейчас выпускают огромное количество молодежи с образованием на уровне техникума или ПТУ, они не врачи, медицинские институты они не заканчивали, семь лет не учились. Пару лет учебы, и − быстрее начать зарабатывать деньги. Квалификация у них минимальная, и когда возникает какой-либо сложный случай, они не лечат его.
Проблема тут, помимо просто качества работы, вот ещё в чем. За лечение сложного случая врач имеет право и должен бы брать оплату на порядок больше, к примеру, за лечение вашего случая я могла бы требовать и тысячу долларов. Но, во-первых, большинство граждан просто финансово не потянут такие расходы, а во-вторых, советские граждане привыкли к бесплатности и дешевизне и просто не поймут обоснованность таких цен, и откажутся от лечения. Поэтому врач намеренно усредняет цены: на сложную уникальную операцию он делает огромную скидку, а свои интересы он потом наверстывает, «размазывает» на простых операциях, там он распределяет свой интерес на всех, немного завышая цену. Основная масса операций простые, на них врач и делает свои деньги, а уникальные операции – это просто обязательная «нагрузка», для поддержания профессионального престижа, статуса врача и медицины. Врач должен лечить всё, а не по принципу «выковыривать изюм из булки».
Так вот, эти, слегка наловчившиеся молодые люди, размножились теперь в огромном количестве и отвлекают на себя основную массу пациентов. Но ведь и высоко квалифицированный врач не может делать только сложные и дорогие операции, ему тоже нужен массовый клиент. Из-за такой бурной конкуренции многие профессионалы просто разоряются. Мы вспомнили общего знакомого врача, он вынужденно прекратил работу: клиентов стало не хватать, нечем платить за офис и оборудование.
Получается, что неограниченная непросчитанная политика раздачи образования и дипломов, рыночная алчность и стихия, приводят к тому, что получают образование, входят в профессиональный круг, и поглощают легкие деньги массы тех, кто не имеют ни серьезного образования, ни желания делать сложную (и нередко убыточную для самого мастера) работу. Так сказать, «любители выковыривать изюм из булки», я их ещё называю «сливкосниматели». Выигрывают от такой политики в сфере рынка труда – сами мало квалифицированные работники; так сказать, «мусорная» рыба в пруду сжирает ценные сорта рыб. А также выигрывают и всевозможные дельцы – организаторы массового образования, которые не думают о последствиях их предпринимательства для профессии в целом и рынка труда.
Таким образом, и в сфере подготовки кадров, профессионального образования наблюдается закономерность, что бесконтрольное неограниченное производство обладателей дипломов наносит ущерб обществу и профессиональному отраслевому сообществу в целом.
Вот почему разумная ответственная политика на рынке труда и профессионального образования должна противостоять хаотичному размножению обладателей дипломов, дело подготовки трудовых резервов требует контроля и регулирования, планирования и необходимых ограничений в сфере образования. С этой точки зрения и должна оцениваться экзаменационная система ЕГЭ, поскольку она ныне служит реально и всецело политике омассовления высшего образования.
Данный вывод – о необходимости контролировать и ограничивать рынок труда и связанную с ней систему профессионального образования – неминуемо выдвигает и морально-нравственные проблемы. А как эта политика соотносится с критериями социальной справедливости и нравственности: мы, что ли, собираемся строить сословно-кастовое общество?
В ответе необходимо затронуть два важных момента.
Первое. В гуманном гражданском демократическом обществе право учиться, развиваться, повышать свой духовный, культурный уровень является естественным правом каждого гражданина и человека. В некоторых благополучных странах бывает, что 50% молодежи после окончания школы идет учиться в университеты. Однако, укажем, что право на духовное развитие, образование не требует официального подтверждения достижений и успехов учащегося. Искатель духовного света может читать книги, посещать библиотеки, публичные лектории. В царское время ведущие профессора С-Петербургского университета давали открытые лекции в университете для всех желающих слушателей. Государство может открыть Народные университеты культуры, ориентировать телевидение на увеличение просветительных образовательных программ (вместо бесконечных пустопорожних развлечений), активизировать общество «Знание». А документ – это уже государственный правовой акт, дающий право на определенные действия и возлагающий на его обладателя законную ответственность (к примеру, диплом врача-хирурга, или физика-ядерщика, и т.п.). Для чисто духовного развития личности дипломы и аттестаты государственного стандарта не требуются. Кстати, здесь еще один аргумент, подтверждающий, что дипломы не должны раздаваться широко и бесконтрольно, основываясь всего лишь на критерии платежеспособности. Профессиональный диплом – это не только знания и умения, но и социальный статус, звание, полномочия, выдаваемые государством. А учиться конечно же имеет право любой, и общество должно ему всемерно помогать.
И второй момент, общество, учитывая вышесказанное , должно осознать: свобода и равенство, бесконтрольность рынка и отсутствие управления являются не инструментами сохранения и созидания, а инструментами разрушения сложившихся и устоявшихся систем, структур, механизмов, балансов.
Любое общество со временем приобретает устойчивость, отлаженную иерархическую структуру и балансы, которые могут слаженно работать, и эта слаженность обеспечивает ему более высокую эффективность функционирования по сравнению с хаотическим состоянием. Слаженный «спевшийся» коллектив всегда сильнее толпы случайных лиц.
Но рано или поздно возникает запрос и назревают условия для обновления, преобразований, и тогда нарождаются «революционные силы» или приключается «нашествие варваров» со стороны, они и поднимают знамена обновления, «свободы» и «равенства» с целью сокрушить не принадлежащий им порядок.
Но, в чём бы не заключались эти преобразования, общество должно опять вернуться к порядку, обрести новый строй, новую стабильность. Перманентные преобразования, нескончаемые «свободы» и «равенства» не могут длиться бесконечно. Хаотизированное общество рискует проиграть в эволюционной гонке. Всякий входящий в бурный штормовой поток должен понимать, что где-то он должен выйти на твердый, устойчивый берег.
Мы предлагаем с подобной философической точки зрения оценить все произошедшие изменения в российской системе образования и управления рынком труда за последние 30 лет реформ. – кто и как выигрывал или проигрывал в этой сфере.
Прежде всего, серьезно проиграли в правах и доходах работники высоко-квалифицированного профессионального труда – ученые, инженеры, врачи, и т.д. Примеров тому более чем много. Достаточно вспомнить, в частности, что ученые сегодня уступают в зарплатах дворникам-гастарбайтерам.
В том числе, серьезно проиграли преподаватели ВУЗов, учителя. Их зарплаты не велики, администрация образования произвольно расширяет их нагрузки, перекладывая на них свои служебные дела и обязанности. Статус учителя часто низведен до унизительного «оказания образовательных услуг».
С другой стороны, не возможно считать, и что выиграла учащаяся молодежь. Расширение учебных возможностей оторвано от верного прогнозирования спроса на рынке труда, они учатся на бесперспективные специальности, не имеют возможности устроиться по специальности. Их качество и уровень подготовки бывают просто анекдотически плохими, низкими. Телевидение показывало не мало примеров, что обучение просто служит маскировкой торговли дипломами и освобождениями от исполнения гражданского воинского долга. В итоге, молодежь тратит драгоценные годы молодости и деньги, и ничего не получает в замен. Это значит, что однажды они поймут, что их обманули, и они станут взрывоопасным материалом социальных потрясений.
Проиграло и общество в целом – его научный, образовательный, культурный уровень значительно деградировали. Многие ценные кадры оказались перед перспективой безработицы, нищеты, вынужденной эмиграции. Академия наук фактически при смерти, молодежь не идет в науку, остались пенсионеры в возрасте за 70 лет. Качественный уровень современных диссертаций стал на ступень ниже, теперь на степень кандидата наук часто представляют то, что было в прошлом студенческим курсовиком. Студенты университетов многие не умеют грамотно писать. И т.п. Мне случалось посещать московские ВУЗы, факультеты платного образования, где по расписанию должен быть разгар учебного дня, но там в классах и коридорах не найти ни души: деньги уплачены, значит на занятия можно и не ходить вообще.
Но кто же тогда от всего этого «свободного», «демократического» образования выиграл?
Это не студенты, не преподаватели, не выпусники ВУЗов, не их будущие наниматели на работу.
Выигрывает узкий слой беспринципных дельцов, подвизающихся в сфере образования, они наловчились в бюрократических кругах оформлять бумаги, регистрировать, заверять, подписывать, договариваться, обеспечивать и устраивать дипломы, лихо крутить административную колесницу. И за подобные «услуги» они гребут деньги, высасывая их из общества. Понятно, что вся эта псевдо-образовательная коррупционная карусель была бы не возможна без попустительства или даже соучастия тех, кто обязан с высоких государственных постов контролировать образование в стране, защищать интересы общества и государства и никоим образом не торговать ими. Систему можно сравнить с печально памятными финансовыми «пирамидами»: людям обещают светлое будущее, и ради этих фальшивых обещаний массы молодежи теряют деньги и время.
Вот ЕГЭ и является инструментом в их руках для раскручивания маховика псевдообразования, выстраивания образовательных «пирамид».
Кто же и какими методами должен противостоять подобным негативным явлениям в сфере профессионального высшего образования?
Конечно, прежде всего, само государство должно объективно изучить состояние и тенденции в сфере деятельности Министерства образования и науки, и принять необходимые меры. Коррупция должна быть преодолена. Причем не только коррупция инивидуальная (когда конкретный абитуриент дает взятку конкретному преподавателю или чиновнику), но и коррупция «социализированная», когда фактически торговлей дипломами под видом «обучения» занимаются формально легальные органы и учреждения, группы служащих и предпринимателей.
Но, гораздо большую роль в этой работе может сыграть и сама общественность, она ведь гораздо более заинтересована в этом.
Как-то я беседовал с одним американским интеллектуалом, он произнес очень многозначительную фразу: «Штатами управляют три силы – администрация, бизнес, и профсоюзы». Для меня была открытием подобная роль и статус профсоюзов в США.
Мы привыкли, что роль советских и современных российских профсоюзов ограничена вручением праздничных подарков и распределением путевок в дома отдыха (иногда), очень изредка с их участием устраиваются локальные акции протеста по частным поводам. А в целом, их существование в стране мало заметно. А ведь по сути они должны быть важнейшим субъектом в вопросах регулирования рынка труда, и даже в вопросах управления государством.
Западные (американские) профсоюзы у нас обычно характеризуются как «правые профсоюзы», защищающие права «рабочей аристократии», т.е. работников квалифицированного труда. Их происхождение восходит ещё к средневековым ремесленным цехам. В средние века ремесленник должен был долгие годы работать у мастера в подмастерьях, он не имел права самостоятельно принимать заказы и продавать свои работы. По прошествии долгих лет в ученичестве и работе на благо мастера ему наконец давали пробный заказ, к примеру, на изготовление рыцарского доспеха. Свою готовую работу он предъявлял собранию мастеров ремесленного объединения – цеха. И если они одобряли качество работы, он получал звание Мастера и мог самостоятельно выйти на рынок, открыть свою мастерскую, при этом он обязан был соблюдать устав цеха, поддерживать его политику. В современном мире цехи трансформировались в трейд-юнионы – профессиональные союзы. Они представляют и защищают интересы и права профессионального труда в отношениях как с нанимателями, с государством, против политических партий, так и нередко противостоят представителям мало-квалифицированного труда. И как сказано нами выше, они часто выступают как один из главных столпов власти в западном обществе.
На наш взгляд, России тоже нужны подобные профсоюзы, выдвигающие и проводящие в жизнь программы регулирования рынка труда и защиты квалифицированного профессионального труда.
Профсоюзы могут потребовать, чтобы все важнейшие решения Минобрнауки проходили процедуру одобрения в профсоюзах отрасли. Профсоюзы должны добиваться, чтобы Министерство готовило научно обоснованные оценки и прогнозы развития рынка профессионального труда, и основываясь на них составляло рекомендации по формированию сети высшего образования, её наполнению, совершенствованию порядка экзаменов, включая ограничения на бесконтрольное вмешательство разных частно-предпринимательских структур в эту сферу, пресечение любой торговли дипломами и имитации обучения. И в этой работе ЕГЭ должно служить своим истинным возможностям и задачам, а не превращаться в инструмент строительства образовательных пирамид.
Хочу высказать и напомнить, что проблема роли, статуса профессионального сообщества (в том числе, организованного в настоящие профсоюзы) имеет самое серьезное значение для прошлого и будущего страны. А именно, страной должны управлять профессионалы, а не административно-бюрократический клан.
Административная бюрократия очень самонадеянна, властолюбива, но кругозор её очень узенький, и решения её – часто просто малограмотные импровизации с сословно-эгоистическим подтекстом. Словом, типичные «конкретные пацаны, в натуре».
Советская история постоянно демонстрировала нам эти управленческие ляпсусы, провалы административно-бюрократической диктатуры. В 1920- х годах она высылала из страны «философские пароходы», расстреливала бывших дворян и священников. В 1930-х увлеклась погромом генетики. В 50-х – 60-х ополчились на кибернетику и отвергли проект создания в СССР советского Интернета (1964 г., первый в мире!). Зато увлеклись разведением кукурузы в Заполярье и обобществлением кур и овец в деревнях. В конце 1970-х вопреки рекомендациям ученых-востоковедов страна двинулась воевать в Афганистан, началась горестная афганская эпопея. Закономерный финал − в 1980- х страна получила «катастройку века». Сильно ощущение, что этот список провалов пополнится и историей ЕГЭ-изации и коммерциализации образования и удушения Академии Наук.
Но есть и другие примеры, другие страны управлялись по иному. Оказывается, в США профсоюзы – один из главных столпов власти. Красноречивые детали – пост важнейшего руководителя государства – госсекретаря − регулярно занимают университетские профессора. Г.Киссинджер, З.Бжезинский, К.Райс – это университетская профессура. Когда приезжаешь на Тайвань, то уже в аэропорту узнаешь, что для прохода гостей VIP без очереди выделен отдельный турникет, «очень важные персоны» у них – это предприниматели и ученые. В Японии в парламенте любое важное решение предваряется созданием комиссии ученых, и решение принимается почти всегда на основании её рекомендаций. Китай – единственная в мире страна, где испокон веков право на занятие руководящих административных постов было обусловлено обязательным наличием ученой степени, чтобы править – нужно быть ученым. В Индии вообще с древности высшей кастой, управляющей государством, считались именно «ученые» — брахманы. Список примеров можно продолжать.
Ну а у нас ещё Ленин и «диктатура пролетариата» провозгласили принцип: «Интеллигенция – не мозг, а гавно нации!». С этим и поныне живем. Почему советская и российская экономика строится на сырьевом экспорте, а не на наукоемких производствах? Это социально детерминированный выбор – примитивная сырьевая экономика дает власть и независимость административно-бюрократической элите от профессионалов, от квалифицированного труда.
В заключение. Очевидно, ЕГЭ и коммерциализация высшего и специального образования станут ещё одним черным пятном в истории нашей страны. И лечение этой коренной болезни – административно-бюрократического господства и произвола – следует искать на пути перераспределения власти таким образом, чтобы профессиональное сообщество также стало ключевым участником принятия решений в государственном управлении, потеснив абсолютизм администраторов и бизнес-сообщество. Без решения этой проблемы страна не сможет войти в будущее. В конце концов, они потому и не смогли построить коммунизм, что коммунизм мог быть только обществом науки и высоко-профессионального труда, базирующихся не на вещной , а на интеллектуальной собственности.